Больше полувека назад верной спутницей на музыкальном пути Виктор Шурыгин выбрал балалайку – хотя подозревает, что на самом деле это его выбрали. Однажды волей судьбы он стал обладателем редчайшего инструмента, которому в этом году исполнится 134 года. В жизни Виктора Шурыгина было слишком много судьбоносных совпадений, чтобы не задумываться о предопределенности свыше.
– Я не знаю, кто кого выбрал, – во время интервью музыкант держит в руках балалайку, пальцы то и дело пробегают по струнам, и мелодии вторят интонациям и эмоциям моего собеседника, усиливают их: трехструнная партнерша поддерживает своего спутника не только на сцене. – Понимаете, Международный день музыкантов-народников, он же День балалайки, отмечается 23 июня. А у меня день рождения 23 июня – вот такое совпадение. Я родился под Магаданом, потом мы переехали в Хабаровск. 1960-й год, в школе сообщают, что при доме культуры объявили набор в детский оркестр народных инструментов. Нас прибежало человек сто. В большом репетиционном классе висели разные инструменты – контрабасы, балалайки, домры, мандолины. Руководитель сказал: «Кому что понравится – берите». Я подошел и просто взял балалайку в руки. Не знаю, почему я взял именно ее – но вот 60 лет не расстаюсь. И кто из нас кого выбрал?
– Именно с того дня начался ваш путь в музыку?
– Началось волшебство. Раньше мы в ДК бегали только на мультики, а тут я попал в особенную атмосферу. Я почувствовал запах сцены и бархатного занавеса, увидел, что такое кулисы, какие артисты трудяги. Я заболел этим. Мне надо было туда бежать, бежать! С нетерпением ждал каждую среду, субботу и воскресенье – лишь бы туда, на репетиции, на сцену.
– Родители одобряли увлечение?
– В училище я шел поступать втихаря, мать не хотела: ей надо было, чтоб я на заводе работал. Батя все баян любил, говорил: «Тебе на баян надо поступать – посмотри, как баянисты живут! На свадьбах играют, деньги такие зарабатывают». Переступил порог училища и записался на балалайку, втайне от родителей подготовился к экзаменам, и меня сразу зачислили. И на третьем курсе музучилища я попал в Японию: Ниигата и Хабаровск – города-побратимы, у нас был культурный обмен. Помню, мы играли две русские народные песни и одну японскую в обработке. Вот после этого уже родители отпустили, я им еще подарки привез из Японии – ладно, мол, учись. Потом меня звали в Москву, но я не поехал, потому что рядом девушка была уже, она поехала в Новосибирск. и я с ней, окончил там консерваторию. Я не жалею ни о чем, что было, благодарен судьбе и богу, что вот так складывалась судьба, после училища десять лет играл в оркестре радио и телевидения – это школа огромнейшая: микрофоны, ежедневные репетиции, две записи в неделю, большая концертная студия. Все это воспитывало. Те записи хранятся в Новосибирске в архивах и наверняка в архивах Гостелерадио, поскольку от всесоюзного радио тоже приезжали звукорежиссеры, писали нас.
– Виктор Павлович, не могу отвести глаз от вашей балалайки. Она какая-то необычная, инкрустация перламутром…
– Этому инструменту 134 года. Его сделал мастер двора Его Императорского Величества Франц Пасербский по заказу музыканта-просветителя Василия Васильевича Андреева. Вообще балалайке ведь несколько сотен лет, эти инструменты делали еще из тыквы: внутренности тыквы высушивали, клали стекла, перламутр, чтобы звук отражался, потом натягивали сухожилия животных вместо струн, и с такими балалайками плясали скоморохи. Это был такой бытовой инструмент, на нем играли дворовые – в основном только выпить и посмеяться, поплясать. И однажды – это документально засвидетельствовано – Андреев увидел пьяного дворового, который валялся в канаве и брякал на балалайке. И ему, дворянину, музыканту, скрипачу, стало обидно, что наш исконно русский инструмент в такой грязи. Он поклялся, что инструмент этот выведет на большую эстраду, – и начал этим заниматься. Бросил на это свои деньги, сочинял чертежи, придумывал струны. И обратился к знаменитому мастеру Францу Пасербскому: сделайте мне балалайку. Тот отказывался, поскольку он великий мастер, а что такое балалайка была? Андреев ходил, уговаривал – наконец, уговорил. И Пасербский втайне от своих учеников ночами строгал, сделал четыре балалайки по его заказу. И вот эта – одна из них.
– Ничего себе, так вы играете на настоящем раритете! Как же эта балалайка у вас оказалась?
– Совершенно случайно. Я был на гастролях в Новосибирске, и ко мне подошел музыкант из симфонического оркестра, мы с ним когда-то учились. И рассказал – мол, в Ташкенте у него в мир иной ушел какой-то родственник и оттуда прислали разные вещи. «Там какая-то балалайка валяется у меня, приди посмотри». Я пришел к нему домой, смотрю – панциря черного у нее тогда еще не было, вся была в перламутре. Посветил внутрь: «Санкт-Петербург, Франц Пасербский». И год указан. Я был ошарашен, тут же сказал, что покупаю. Он назначил цену в тысячу рублей – немыслимые деньги в то время, у меня оклад был 150 рублей. Уговорил его на 800 руб., продал свой инструмент за 500, еще занял и купил. Оформил командировку в Москву и поехал реставрировать. Мне там сделали панцирь – в андреевском оркестре его не было, билась рука по деке и портила ее, – сняли инкрустацию. Это было очень красиво, но балалайка не так звучала. Поставили новый черный гриф. С тех пор больше 30 лет на ней играю, и до сих пор она звучит красиво. Качество инструмента зависит от дерева: вот ель, тоненькая, как листочек, вот черное дерево, сзади дека из палисандра. Но каким клеем они склеивались, почему до сих пор звучат – я не знаю. Это те же самые секреты, что и у скрипок Страдиварии. У меня был случай: в Новосибирске есть мастер, который делает косметический ремонт инструментов. Он предложил снять с моей балалайки все размеры, вплоть до микрона, принес специальный инструмент, все тщательно измерил, нашел нужное дерево. Сделал точную копию – и она вообще не звучала. Разве что в музыкальной школе можно на ней играть, но для профессионального музыканта она не подошла.
– Такому уникальному инструменту наверняка нужны особые условия хранения.
– Хранится моя балалайка на работе, в специальном футляре. Обязательно, чтоб была постоянная температура – я ее в чехле накрываю специальным материалом.
– У вас такие интонации, будто рассказываете, как человека одеялком укрываете.
– Да, она у меня «спит» под одеялком. Я каждый день с ней здороваюсь, целую ее. Это для меня живое существо.
– У нее и имя есть?
– Нет, имени не придумывал, просто ей говорю, что она моя любимая. Я дважды женат: на балалайке и на супруге. Я на самом деле и со сценой здороваюсь. Никто из нашей молодежи так не делает, а я делаю до сих пор. Понимаете, было такое время, когда мы не говорили «я работаю в филармонии». Мы не работали – мы служили. И до сих пор служим искусству, культуре. Я поклоняюсь им, я со сценой здороваюсь каждый день. Прихожу, руки кладу на сцену и разговариваю. Она тоже живая, между прочим, – столько звуков в нее за эти годы влилось. Она это чувствует и помогает артистам.
– Виктор Павлович, немного вопросов о предстоящем юбилейном концерте «Моей душе покоя нет». В афише указано много артистов и коллективов, которые будут выступать с вами на сцене, в том числе не только ваши коллеги по филармонии, но и муниципальный русский камерный оркестр «Лад». И в программе – абсолютно разные произведения, от народной песни до оперетты Штрауса, от матросского танца «Яблочко» до композиций группы Queen. Балалайке подвластно все?
– Абсолютно. Я буду играть со всеми коллективами – это будет концерт, подводящий итог 50-летней творческой деятельности. В двадцать лет, в 1970-м году, я первый раз отыграл сольный концерт в консерватории – и оттуда пошел отсчет работы на сцене.
– Сколько из этих пятидесяти лет вы провели на сцене Омской филармонии?
– Тридцать пять лет. У меня мечта была со студенческой скамьи работать артистом-солистом филармонии. Даже, наверное, с детства: был такой балалаечник Михаил Федотович Рожков, их с гитаристом Георгием Миняевым дуэт приезжал к нам в Хабаровск – и это были мои кумиры. Когда мы переехали в Омск по семейным обстоятельствам, я сразу пошел в нашу филармонию. «Вакансий нет, ждите». Я говорил: «Нет, давайте я буду работать бесплатно, я буду ходить продавать билеты – что угодно делать, лишь бы у вас работать». Но филармония на это пойти не могла. Чтобы кормить семью, я устроился в музыкальную школу, но в филармонию каждый месяц ходил. Стремился очень. И наконец мне директор сказал, что грядет всесоюзная тарификация артистов филармонии, на которой давали ставки. Я ждал, целое отделение приготовил, договорился с концертмейстером из музыкальной школы. Выступил – и мне дали высшую категорию, порекомендовали филармонии взять меня в штат. С тех пор с 85 года так и живем, ежедневные репетиции – не было и дня, чтобы я не приходил на работу, ежедневно три-четыре часа репетирую. В 2019 году удалось организовать областной фестиваль «Балалайки русская душа». И все равно всегда не хватает ни концертов, ни времени. Каждый день хочется и хочется на сцену. Это уже ощущение жизни на ней. Прощаться со сценой – это прощаться с жизнью сразу.
– Думаю, о прощании Виктора Шурыгина со сценой нет мыслей ни у вас, ни у ваших зрителей. В ваших выступлениях всегда не только виртуозное мастерство, но и потрясающая энергия. И вы постоянно удивляете зрителей: помню свое впечатление, когда увидела впервые, как вы играете из-за спины, да еще и с завязанными глазами.
– Да, придумываю иногда какие-нибудь фокусы… В целом же у меня такая позиция в творчестве – сохранение исполнительских традиций на балалайке. Да, мы делаем какие-то аранжировки, но они все равно основываются на народном стиле. Потому что балалайка создана для этого, этот инструмент – сердце народа. Струны души народной, что ли. Я уже почувствовал за это время: играю Паганини, Сен-Санса – народ слушает, но я чувствую, что ждет, когда же будет то, что им надо… Услышали народную мелодию – все, крики «браво», «бис». В каждом концерте просят обязательно «Калинку», «Камаринскую» – без них никуда. Наверное, все это есть у нас в крови и никогда не вытравится. Мне кажется, инструменты и песни народные – они бессмертны, как сама Россия. Можно придумывать разные выкрутасы с балалайкой, и есть замечательные виртуозные музыканты, занимающие эту нишу, – Алексей Архиповский например. Но у него электробалалайка, а это совсем другое звучание. И если все начнут этим заниматься… Нужно сохранять исполнительские традиции. Не пытаться сделать из балалайки пародию.
Татьяна ПОПОВА
Фото из архива Омской филармонии
*